ЧУКОВСКИЙ КОРНЕЙ ИВАНОВИЧ
31 марта 1882 - 28 октября 1969
Его любили дети и карикатуристы. С первыми он говорил на их языке, без переводчика, свободно и весело. Вторым давал обильную пищу для творчества. Внешность его в самом деле была на редкость выигрышна для шаржа. Полные румяные губы, над ними — «увесистый любопытный нос», смеющиеся светлые глаза и всегдашняя непослушная прядь, свисающая на лоб. Прибавьте к этому высокий рост,
(«Чуковский Корней,
Таланта хвалёного,
В два раза длинней
Столба телефонного»),
дли-и-инные руки, такие же дли-и-инные ноги. Вообразите стремительную полупоходку-полубег, «выразительный, певуче-длинный голос». И перед вами возникнет почти диккенсовский герой — «смешной, забавно-живописный», чуть шаржированный, но очень-очень милый. «Диккенсовский герой» — так его назвали в начале 1920-х годов. А лет через тридцать на основе всё того же оригинала возник ещё один умилительный образ — миллионно размноженный портрет благообразного и добродушного дедушки Корнея.
Благообразие, сусальность, милота… Как же!
«Иуда из Териок», «белый волк», «разбойник»… Да-да! Так тоже называли нашего милого диккенсовского героя. И ведь было за что. Он «вечно, и почему-то каждый раз нечаянно, совсем, совсем против своей воли, смертельно обижал кого-нибудь». Его неукротимый, просто бешеный темперамент частенько давал себя знать в язвительных, порой убийственных характеристиках, щедро раздаваемых Чуковским направо и налево. Не только врагам, но и друзьям. Да полно, были ли у него друзья? Враги вот — были. И очень злая сатира Саши Чёрного под выразительным названием «Корней Белинский» была. И даже вызов на дуэль был. Но… было и другое.
Этот «пристрастный», «вероломный», «ядовитый» человек постоянно за кого-то хлопотал, горячо откликаясь на многочисленные просьбы. Бегал, добивался, звонил по телефону, писал письма. И хотя он никогда не обладал ровностью характера, терпимостью, так называемой «житейской мудростью», он всегда был неравнодушен. А потому неизменно притягателен для людей. Всегда. На протяжении всей жизни. Долгой и такой разной жизни…
В шестнадцать лет он ушёл из дома. Отчасти, наверное, чтобы «не сидеть на шее» у матери, которая одна тянула двоих детей. Отчасти — чтобы быть свободным. Примерно в это время он, тогда долговязый и нескладный подросток, недавно исключённый из гимназии по пресловутому закону «о кухаркиных детях», чуть не попал в городские сумасшедшие. И всё из-за стихов, которые непрерывно бормотал себе под нос, а забывшись, начинал декламировать в полный голос к безумной радости жадных до зрелищ одесситов. На жизнь он зарабатывал тогда в артели маляров, крася крыши и заборы. Ещё учил английский язык по самоучителю. Запоем читал. И даже — ни много ни мало — писал серьёзную философскую книгу.
Несколькими годами позже глава из этой его книги будет напечатана в газете «Одесские новости». Так начнётся журналистская карьера Чуковского. Карьера, заметим, головокружительная.
В ноябре 1901-го он впервые переступил порог солидной одесской газеты. Всего через три года, вернувшись из Англии, где был в качестве корреспондента всё тех же «Одесских новостей», он уже печатался в столичных «Весах». А ещё через год — в 1905-м — редактировал собственный еженедельный сатирический журнал «Сигнал», вскоре, правда, безвременно почивший. Первые четыре номера этого издания были так остро сатиричны и откровенно антиправительственны, что против Чуковского власти возбудили судебное дело. К счастью, отделался он тогда лёгким испугом. Да испугался ли он вообще? Бежать, скрываться от полиции, переодевшись англичанином… Боже мой, это так весело!
Что говорить, в нём всегда было много от авантюриста. Но было и ещё что-то… чуть ли не от монаха. «Не пить, не курить, вставать в 5 утра, ложиться в 9 вечера, выполнять все обещания, отвечать на все письма, никогда не хвалить в печати или с трибуны того, что не нравится, не играть в карты и в домино, не ходить в гости и не принимать гостей… — словом, если составить свод всех правил, которые навязал себе Чуковский, то выйдет целый том, не уступающий своду законов», — вспоминал Валентин Берестов, много лет знавший Чуковского лично.
Зачем это всё? К чему столь жёсткие правила, которым он неукоснительно следовал?
По Чуковскому, ничто не должно отвлекать от главного — от РАБОТЫ.
Работа — его добровольная каторга. Писал он трудно, долго, с бесконечными переделками и правками. Знаменитая «лёгкость стиля» и какая-то особая ясность изложения давались Чуковскому тяжело, даже мучительно.
Работа — его единственная радость и утешение. Ведь только она позволила перенести всё, что выпало ему на долю. А выпало немало. Смерть троих детей. Ссылки, расстрелы, гонения на сверстников, товарищей, учеников. Невежественные и грубые нападки всевозможных «критиков». И стынущий от голода и холода послереволюционный Питер. И военная Москва 1941 года. И эвакуационный Ташкент. И многое ещё, от чего спасла, заслонила, уберегла только работа.
Более полувека ни на день (!) не прекращалась она. За это время Чуковский-критик создал целую галерею литературных портретов своих современников.
Чуковский-переводчик сделал ставшие классическими переводы У.Уитмена и Р.Киплинга, О.Уайльда и М.Твена, А.К.Дойла и О.Генри. Именно его певучий тенорок озвучил для нас «Робинзона Крузо», «Барона Мюнхгаузена», «Маленького оборвыша», «Айболита».
Чуковский-литературовед написал два фундаментальных исследования о творчестве Николая Алексеевича Некрасова и Антона Павловича Чехова.
Чуковский-лингвист выпустил книгу о русском языке — «Живой как жизнь».
Чуковский-исследователь попытался «найти закономерности детского мышления и чётко сформулировать их», что и сделал в знаменитой книге «От двух до пяти».
И наконец, Чуковский-сказочник одарил всех нас с поистине сказочной щедростью. Кто не знает теперь:
У меня зазвонил телефон.
— Кто говорит?
— Слон.
— Откуда?
— От верблюда.
— Что вам надо?
— Шоколада…
И конечно:
Муха, Муха-Цокотуха,
Позолоченное брюхо!
Муха по полю пошла,
Муха денежку нашла.
Пошла муха на базар
И купила самовар!
И ещё:
Выходила к ним горилла,
Им горилла говорила,
Говорила им горилла,
Приговаривала…
(Чем не зарядка для языка?)
А как же:
Добрый доктор Айболит!
Он под деревом сидит.
Приходи к нему лечиться
И корова, и волчица,
И жучок, и червячок,
И медведица!
Всех излечит, исцелит
Добрый доктор Айболит!
И наконец:
Жил да был
Крокодил.
Он по улице ходил,
Папиросы курил,
По-турецки говорил,
Крокодил, Крокодил Крокодилович!
Вот только при чём тут конец? Это же самое что ни на есть начало. С него, с «Крокодила», в 1917 году всё и началось. И только потом к этому свирепому, но обаятельному разбойнику присоединились и «Мойдодыр», и «Тараканище», и «Муха-Цокотуха», и «Путаница», построенная целиком на перевёртыше (кстати, сам термин «перевёртыш» ввел Корней Иванович), и «Чудо-дерево», и «Бармалей», и «Телефон», и «Федорино горе», и «Айболит», и «Краденое солнце», и «Приключения Бибигона». Разве не щедро?
А Крокодил… Ему суждено было появиться ещё раз. «Crocodilius» — так прозвучало на латыни в Оксфорде в 1962 году название русской сказки. Прозвучало в ряду множества других заслуг, за которые один из старейших английских университетов присуждал восьмидесятилетнему Корнею Ивановичу Чуковскому почётное звание Доктора литературы. А сам новоиспечённый Доктор в чёрной шапочке и пурпурной мантии слушал и, может быть, повторял слова ответной речи, которая начиналась фразой: «В молодости я был маляром». И наверное, был счастлив в тот момент. Как бывал счастлив не так уж редко. Иначе и не могло быть. Иначе он не назвал бы себя однажды «радостным человеком в радостном мире».
Ирина Казюлькина
http://bibliogid.ru/articles/98
